-
Главная
- Советуем почитать
Советуем почитать
Советуем почитать
Пожалуй, выход именно этой книги Бернхарда Шлинка гораздо более значим для отечественного читателя, чем публикация на русском языке «Чтеца» и возможное издание «Возвращения» и «Конца недели». Именно сборник «Другой мужчина» дает возможность понять, что творчество Шлинка несколько шире, нежели бесконечные вариации на тему германского нацизма вкупе с неонацизмом и неизбывного чувства вины Германии перед окружающим миром. Спору нет, тема эта важная, значительная и не потерявшая, несмотря на обилие посвященных ей произведений, актуальности. Но, с другой стороны, «Другой мужчина» доказывает нам, что Шлинк —не только публицист, но и писатель. Хотя многие вещи в сборнике способны «обмануть» невнимательного или несведущего читателя.Открывающая сборник «Девочка с ящеркой», казалось бы, снова посвящена «еврейскому вопросу», холокосту и иже с ними. Одноименная с рассказом картина, принадлежащая немецкой семье, появилась у них при неясных событиях, но мать героя отчего-то называет изображенную на ней (как явствует из названия) девочку не иначе как «евреечкой». Правда, со временем выясняется, что ее автор, некий Рене Дальман, был участником состоявшейся в 1937 году в Мюнхене выставки «Дегенеративное искусство» —что-то вроде нашей знаменитой истории с хрущевским Манежем. А отец героя служил в Страсбургском трибунале, но яростно отрицает, что «незаконно обогащался путем присвоения имущества лиц еврейской национальности». В общем на первый взгляд все вполне ожиданно. Неожиданным является тот аспект, что это служит лишь фоном для истории взросления, совмещенной с экскурсом в жизнь художественной богемы периода между двух войн. Что касается последнего, то Шлинк проявляет тихое чувство юмора «для посвященных». То упоминает, что любовницей и музой Дальмана была некая Лидия Дьяконова (в самом деле, как еще могут звать русскую подругу европейского сюрреалиста?). То говорит, что в журнал «Фиолетовая ящерица» («Выпускался в Париже с 1924 по 1930 год на переходе от дадаизма к сюрреализму, вышло десять номеров») наравне с Дальманом писали Магритт («эссе о живописи как мышлении»), Дали («о девушке, которую готов полоснуть бритвой по глазам») и Бекман («о коллективизме», в переводе с английского и без разрешения автора.) Именно подобные моменты и выдают нам Шлинка с головой не как простого радетеля за права человека, а как наследника европейской культуры, владеющего как «всей полнотой информации», так и литературными приемами своих предшественников и современников, включая, простите за выражение, постмодернистов.
Потрясение, которое вызывает мир концлагерей и холокост, кажется, как-то несовместимо с игрой воображения и фантазией... Вероятно, поэтому писателю так сложно быть до конца открытым, приходится рассчитывать на застывшие свидетельства и расхожие клише: «Те, кого убивали в концлагерях, ни в чем перед убийцами не провинились...» Коменданты, охранники и надзиратели просто «делали свою работу»: казнили. Не из мести, ненависти или потому, что заключенные стояли у них на пути или чем-то угрожали. Они были к ним «абсолютно равнодушны». «Настолько равнодушны, что им было все равно — убивать их или нет».Вот, стало быть, почему люди делали такие ужасные вещи... Только при таком подходе картина получается несколько ущербной — вроде бы не говорится ничего такого, о чем бы следовало молчать, однако говорится не до конца. Такую недосказанность, когда что-то остается скрытым, — своего рода отрицание, которое порой можно расценить как незаметное предательство, Бернхард Шлинк сделал темой своего знаменитого «Чтеца» — одной из лучших немецких книг последних десятилетий (в Германии она была опубликована в 1995 году). В романе это слово — предательство — он намеренно повторяет в совершенно разных контекстах, словно пробуя на вкус, словно убеждаясь в его единой природе, идет ли речь о любви, о памяти или о преступлении.
Впрочем, «Чтец» притягивает не столько темой, сколько поразительно спокойной откровенностью и в то же время неумолимостью повествования — об этом. Все три части, из которых состоит роман, написаны как будто в разных жанрах. Первая, в которой нет, кажется, и намека на страшную тайну, — это воспоминания Михаэля Берга о своей первой подростковой любви к Ханне — женщине, намного его старше. Они наполнены трогательными признаниями, счастьем и тревогой, волнениями, тоской и смутными желаниями. Поэтому, когда их читаешь — словно пробираешься по лабиринту, где герой сам теряется, вновь себя находит, чтобы заплутать опять. Он рассказывает не спеша, не на одном дыхании, а так, словно, написав главу, прочитывает ее вам, как благодарному слушателю или другу, чтобы выслушать комментарий и, может, что-то изменить, уточнить, добавить. «Рассказ о нашей ссоре, — пишет он, — опять получился таким подробным, что надо дополнить его рассказом о нашем счастье. Ссора сблизила нас. Я увидел ее плачущей, и эта Ханна была мне ближе, чем та Ханна, которая всегда была сильной».
Придя закопать урны с прахом родителей на участок кладбища, где похоронены дед и бабка, герой выясняет, что там недавно захоронили совершенно чужого человека. Буквально столкнувшись — двинув в нос — на этой самой могиле даму, дочь усопшего, герой через некоторое время обнаруживает ее на пороге собственной квартиры, дама приходит с риелторшей ее снять. Квартира-могила здесь, как и во многих других поворотах сюжета, может показаться стержневой оппозиции «жизнь-смерть», но только может, эта оппозиция — часть парадокса, как концептуального приема.
Даже в самом благожелательном изложении сюжет «Нефтяной Венеры» Александра Снегирева может показаться чередой ударов, настигающих героя: сначала нелепо умирает мать, затем отец, постепенно разъясняется, что герой остается один с Ваней, сыном, больным синдромом Дауна, — жена сбежала играть главные роли в пафосных фильмах. Сын почти полностью лишен характерных признаков своего расстройства, он не аутичный, живой и общительный, но с ним тяжко, и отец пару раз за книгу срывается. Всего не расскажешь, в развязке много важного, это надо читать. Скажем только, что описано все это по-простому, вполне как-то беззащитно, узнаваемо, что делает текст психологически мощным и почти окончательно безысходным. «Почти» — потому что автор легко переходит от крайней, напряженной жути повседневного существования к столь же окончательному, на грани — но не переходя — цинизма юмору, хеппенингам в трагифарсовом духе. В такие моменты вылезает почерк автора романа «Как мы бомбили Америку». «Нефтяная Венера» — это картина, «фигуристая баба, напоминает тех, что украшают дверцы дальнобойных фур... Для сравнения я поставил картину к стене рядом с Ренуаром... Ну... типа... не так уж плохо она смотрелась рядом с классиком». Изображена голая тетка на фоне березок, на тетку изливается нефтяной дождь. Она не совсем случайно попадает к сыну, а затем и к отцу, несчастный пятнадцатилетний парень восхищен красотой этой, в общем-то, мазни, не желает с ней расставаться. Сбитый с толку, усталый отец ведет его к ясновидящей. «Во что вы меня впутываете!? — заорала она, отталкивая нас. — Я видела смерть! Я со смертями не работаю!» Тут просыпается муж, который лежал на софе, с ног до головы накрытый тюлевой занавеской, — заснул два года назад, бывают такие не объяснимые медициной случаи. А новые подруги с могилы, Соня и Мария-Летиция-Женевьева, под народную «Ах, под сосною, под зеленою, спать положии-и-ите вы меня...» устраивают дане макабр на дедовской даче. Старые консервы вставляют почище «кислоты», две тетки, парень с синдромом Дауна, тридцатилетний мужик-архитектор скачут, вопят, тискаются, Ваня под конец писает на эту самую картину — от избытка чувств... Утомленные суматохой, утихомириваются, грустят. В основном из-за того, что любить некого. Кругом несчастные, каждый в чем-то сильно ущербные люди. И скорбно признают, что сами такие.
Повествование, умело разбавленное ужасающим в своей терапевтической цели юмором, получилось концептуально чистым, такого опасно экстравертного способа изложения не встречалось давно. Сложно удержаться на позиции нейтрального наблюдателя — в какие-то моменты начисто исчезает разница реального и литературного восприятия.
Сергей Шулаков
Источник: Книжное обозрение. — 2009. — № 9. — C. 8.
«Насущные нужды умерших», вещь, которую издатели анонсировали, как роман, автор, Игорь Сахновский, в подзаголовке назвал, как «хронику» — это по факту экзистенциально—модернистская автобиографическая повесть. Хорошо сделанная, в меру сентиментальная, дающая возможность автору продемонстрировать — а читателю ощутить — мастерство и темперамент, что, в общем, и называется талантом. От постмодерна — единственный, сбивающий с ног сюжетный ход: описание отхода ко сну. «Роза, румяная, после умывания, расчесывалась перед зеркалом в казенной багетной раме. . . Я уже залез под шерстяное одеяло. . . Роза всегда спала голая. . . — Спи, милый. . . Я ощутил волну теплого телесного ветра. . . Маленький волнистый живот. Его затеняли груди, похожие на два высоких кувшина». В конце первой главы автор прямо объясняет: Роза — бабушка героя, у которой он живет, спасаясь от приступов ипохондрии одинокой матери. Детство с томатным соком за десять копеек в магазине, голодное студенчество на екатеринбургском филфаке, тяжко переживаемые романы с совершенно безумными взрослыми дамами. . . Бабушка Роза умерла от неизлечимой и быстрой болезни, тело ее, еще живой, почернело пятнами, приходит во снах в платке на лице — ему лучше не видеть, как она выглядит в статусе пакибытия, однако ободряет и поддерживает в меру возможностей умершей. Все это могло бы показаться черноватой шизой, если б не исполнение в классической, исключительно точной русской прозе. Соседская «Бабуля улыбчиво кивала и зачем—то приоткрывала свою кошелку, словно приглашая в ней разместиться». Это уже первый сборник рассказов, озаглавленный «Ревнивый бог случайностей», цитированный «Нелегальный рассказ о любви» дал название книге, — и надо отметить, что с заголовками у Игоря Сахновского все в порядке в лучших европейских традициях, у иных и текст хорош, а озаглавят так, что хоть стой, хоть падай, и редакторы изменить не настояли. Ощущению полного и законченного кайфа от прозы мешает собственно предмет описания: неизбывная и какая—то необъективная, без капельки ностальгии боль от жизни при советской власти, даже в мелочах, которые становятся навязчивыми: «На фронтонах домов культуры напряженно громоздились рабочие, солдаты и матросы с выражением такой угрожающей правоты, что Сидельников, проходя под их каменными взглядами, чувствовал себя неправильным и виноватым».
Но отсюда чат—романы, любови взрослого семейного человека с богатыми иммигрантками, даже интернет—пиеса «Если ты меня не покинешь. . . » Крики по клавиатуре из—за океана: «Женя, не надо. Не делай со мной так!. . .» Да кто ж так чатится? Ну, ладно, нужна ли в литературе такая честность? «И вот он, парадиз: в жирном тропическом мареве, с ароматами плодов и жареной живности, цветенья и гнили. . . на бугристом слоновьем загривке, в золотом поту. . . в тонких ненасытных ручках девочки—зверька, массажистки, чья повинность. . .» Далее о боди—боди массаже. И в продолжение: «Улегшийся на бок во всю длину Хама, пятидесяти метровый сусальный будда сияет не слабее наших суровых куполов и лепечет с дивной улыбкой: «Ты хороший. Ты не виноват. Ты все можешь. . .»
Сомов М.
Источник: Книжное обозрение. — 2009. — № 23. — C. 6.
Как уже неоднократно говорилось и писалось, лучшая рецензия на сборник эссеистики (писателя ли, публициста — неважно) представляет собой слегка беллетризованный перечень тем и сюжетов вошедших в книгу статей. Если автор достаточно известен — говорить лишний раз о его стиле и направлении не обязательно. А вот темы материалов — это и есть тот самый "список кораблей", по которому можно судить, насколько эссеист адекватен сегодняшнему дню, каков его диапазон и контекст. Этот прием можно продемонстрировать на сборнике эссе известного молодого писателя, носящем страшноватое название. Но являющееся, в некотором роде, лишь латинским вариантом русского "тартарары".
Апология Фиделя Кастро — самого харизматичного и "поэтического" из мировых лидеров последних десятилетий. Ода Штирлицу — этой "квинтэссенции советского героизма", "великой советской мечте". Травелог о поездке через всю Россию в "Литературном экспрессе". Полемические заметки о "молодых старичках" в нынешней России. Гофманианская антиутопия на тему финансового кризиса. Размышление о природе русского бунта, о "казачьих пассионариях". Панегирик певцу "Пятой империи" Проханову. Суровый вердикт по итогам просмотра ряда новых российских фильмов: "Русское кино! Какое—то ты не русское стало. Пойду я Киру Муратову смотреть". . .
Посмотрим, что автор пишет в предисловии к сборнику. "Однажды, ну вот буквально на днях, я понял, что связка бурных и лохматых текстов, написанных в последние времена (и, как правило, на коленке, в режиме перманентного цейтнота), оказалась подчинена собственной внутренней логике — и все эти тексты едины. Несмотря на то, что в одном речь идет о политике, <. . . > а в тринадцатом черт знает о чем".
Кстати, в конце прошлого года, в "Лимбус Пресс", у Прилепина вышел другой сборник эссеистики — "Я пришел из России". Тексты там были из тех же примерно изданий, столь же "бурные и лохматые", но тот сборник был более взвешенный, что ли. Там в предисловии Прилепин рассуждал о движущей силе писательского (пардон, колумнистского) вдохновения — редакторском заказе. Позвонили из известного глянцевого журнала, попросили написать колонку на определенную тему — вот и выпал повод на эту тему поразмыслить. А то прошла бы она, эта тема, и вовсе мимо писателя. А там, глядишь, из темы статьи и рассказ позже получится, и что—нибудь помасштабнее. . .
Так что сборники статей и эссе прозаиков будут бесценны для исследователей их творчества в будущем. Не надо перелопачивать подшивки, рыться в каталогах библиотек. . . Тут все уже аккуратно собрано. И можно проследить, какая тема (сюжет, образ, мотив) в каком художественном произведении данного автора получила дальнейшее развитие, а какая — нет.
Для современных же фанатов этих писателей такие сборники могут играть вспомогательную роль. Не все же, в конце концов, регулярно читают прессу подряд, насквозь. Кое—кому в СМИ интересны статьи только конкретных авторов. Покупать из—за одной статьи журнал? Дорого. Искать в Интернете? Некогда. . . А тут — пожалуйста, готовый сборничек. Все аккуратно собрано и оперативно издано.
Открываешь его — и летишь в тартарары.
Мирошкин А.
Источник: Книжное обозрение. — 2009. — № 29. — C. 8.
