Журнальный зал


Решаем вместе
Сложности с получением «Пушкинской карты» или приобретением билетов? Знаете, как улучшить работу учреждений культуры? Напишите — решим!




Советуем почитать

Этот исторический роман о судьбе женщин в древних Помпеях написала Элоди Харпер. Богатый журналистский опыт и давний интерес к Античности помогли ей с точностью воссоздать жизнь обречённого города за пять лет до извержения Везувия.

Амара выросла в Афидне в семье врача и мечтала о светлом будущем. Но внезапная смерть отца повергла их с матерью в нищету. Теперь она рабыня в борделе «Волчье логово», а её тело принадлежит мужчинам, которых девушка презирает.

Постепенно мы лучше узнаём Амару и её подруг по несчастью: рождённую в рабстве, но смелую и решительную Викторию, Крессу, которая родила сына в неволе и была вынуждена его отдать, Беронику, влюблённую в своего надсмотрщика, Дидону, которую выкрали из семьи и заставили быть проституткой.

Роман честно и без прикрас показывает суровую жизнь «волчиц»: голод, насилие, несвободу. Но несмотря на мрачные обстоятельства через него проходит нить надежды, юмора и женской дружбы. А в центре сюжета оказывается умная и амбициозная героиня, решившая вернуть себе свободу – несмотря ни на что.

Это давно не секрет: современная японская литература развивается благодаря женщинам. Именно в их прозе обнаруживается необычайная смелость интонаций, готовность разговаривать о том, о чем, казалось бы, разговаривать не принято, — именно их проза открыта эксперименту, жанровому сдвигу, камерной революции стиля.

Показательно? Более чем. Если двадцатый век одарил нас россыпью гениев-мужчин — пантеоном японской дзюнбугаку, ее, стало быть, фундаментом, — то век двадцать первый заявил: теперь балом правят женщины. Мужчины все нужное сказали, отрепетировали. Камертон улавливает иные частоты.

Ёко Огава — один из ключевых сегодня голосов японской литературы. Человек причудливой биографии — воспитана в синтоистской секте, окончила, как и Мураками, престижный университет Васэда, с религиозностью никак не вяжущийся. Она собрала целый урожай литературных премий и плотно утвердилась в каноне. Пишет же — предельно разное: сюрреалистические ужасы, меланхолическую эротику, эгобеллетристику, и, разумеется, тихую, под стать ей самой, реалистическую прозу.

Обычно я читаю с планшета. Планшет у меня старенький, в библиотеке намешано что угодно, и все без опознавательных знаков. Бывает, хочешь открыть одно, а получается совсем другое.

Вот так поначалу показалось и на этот раз: вместо «Стража порядка» коварная машинка, должно быть, подсунула мне новый роман Кирилла Рябова. Очень уж похожи завязка, погружение в сюжет с первой сцены, подчеркнуто упрощенный язык и бытовое мышление героя.

Утром Эрих обнаружил, что мать умерла.

Он стучал в ее комнату, звал, она не откликалась. Дверь была на задвижке. Раньше она была без задвижки, несколько лет назад мать сказала Эриху, чтобы он привинтил задвижку. А то вечно все входят без спроса, сказала она, хотя, кроме Эриха, к ней некому было входить. Эрих купил и привинтил задвижку — маленькую, как мебельный шпингалет. Он знал, что рано или поздно придется ее вышибать. Теперь это время пришло.

Эрих ударил плечом, дверь распахнулась, ушко задвижки отлетело.

По сравнению с букеровскими лауреатами последних лет Стюарт очень традиционно подошел к созданию книги, без какой-либо игры с текстовой архитектурой. Предыдущие авторы были плюс-минус экспериментаторами, использовали повествовательные трюки: Джордж Сондерс скрещивал постмодернистскую пьесу с исторической хроникой; Анна Бернс транслировала удушающий абсурдизм через монолитные, редко прерываемые абзацы; Бернардин Эваристо запомнилась переливчатым пограничьем между поэзией и прозой. Не забудем и Маргарет Этвуд с сиквелом «Рассказа служанки», где жанр антиутопии в записках усложнен тремя рассказчицами.

«Шагги Бейн» возведен на почве привычного психологического реализма, но корнями уходит в темную шотландскую прозу, известную пестрыми диалектами, саркастичным злоречием, депрессивным настроением и конфликтным чувством национальной неустроенности. Местами тут всплывают упаднические флэшбэки юности из ранних произведений Ирвина Уэлша, а ночные улицы Глазго с дезориентированными бродягами напоминают о романе «До чего ж оно все запоздало» Джеймса «У-Меня-Тоже-Есть-Букер» Келмана. Хотя это не более чем поверхностный сквозняк ассоциаций, вызванный общим генетически-литературным кодом. От упомянутых соотечественников —трансгрессивных контркультурщиков — Дуглас Стюарт отличается менее задиристым стилем и совершенно иным личным опытом болезненного прошлого, ставшим основой «Шагги Бейна».

Кто хорошо знает творчество норвежского детективщика Ю Несбё, поймёт: сборник «Ревность и другие истории» написан не ради подогрева читательского интереса в ожидании большого романа. Ревность и её необъяснимое влияние на людей – магистральная тема последних книг автора «Нож» и «Королевство». Несбё – человек непубличный, поэтому не будем гадать о личных мотивах интереса к теме, а перейдём сразу к книге.

Для поклонника творчества автора, да и просто для любителя хорошего психологического детектива в «Ревности и других историях» плохо только одно: книга слишком быстро заканчивается. Семи небольших изящных новелл, как ни растягивай, дольше чем на неделю не хватит.