«Насущные нужды умерших», вещь, которую издатели анонсировали, как роман, автор, Игорь Сахновский, в подзаголовке назвал, как «хронику» — это по факту экзистенциально—модернистская автобиографическая повесть. Хорошо сделанная, в меру сентиментальная, дающая возможность автору продемонстрировать — а читателю ощутить — мастерство и темперамент, что, в общем, и называется талантом. От постмодерна — единственный, сбивающий с ног сюжетный ход: описание отхода ко сну. «Роза, румяная, после умывания, расчесывалась перед зеркалом в казенной багетной раме. . . Я уже залез под шерстяное одеяло. . . Роза всегда спала голая. . . — Спи, милый. . . Я ощутил волну теплого телесного ветра. . . Маленький волнистый живот. Его затеняли груди, похожие на два высоких кувшина». В конце первой главы автор прямо объясняет: Роза — бабушка героя, у которой он живет, спасаясь от приступов ипохондрии одинокой матери. Детство с томатным соком за десять копеек в магазине, голодное студенчество на екатеринбургском филфаке, тяжко переживаемые романы с совершенно безумными взрослыми дамами. . . Бабушка Роза умерла от неизлечимой и быстрой болезни, тело ее, еще живой, почернело пятнами, приходит во снах в платке на лице — ему лучше не видеть, как она выглядит в статусе пакибытия, однако ободряет и поддерживает в меру возможностей умершей. Все это могло бы показаться черноватой шизой, если б не исполнение в классической, исключительно точной русской прозе. Соседская «Бабуля улыбчиво кивала и зачем—то приоткрывала свою кошелку, словно приглашая в ней разместиться». Это уже первый сборник рассказов, озаглавленный «Ревнивый бог случайностей», цитированный «Нелегальный рассказ о любви» дал название книге, — и надо отметить, что с заголовками у Игоря Сахновского все в порядке в лучших европейских традициях, у иных и текст хорош, а озаглавят так, что хоть стой, хоть падай, и редакторы изменить не настояли. Ощущению полного и законченного кайфа от прозы мешает собственно предмет описания: неизбывная и какая—то необъективная, без капельки ностальгии боль от жизни при советской власти, даже в мелочах, которые становятся навязчивыми: «На фронтонах домов культуры напряженно громоздились рабочие, солдаты и матросы с выражением такой угрожающей правоты, что Сидельников, проходя под их каменными взглядами, чувствовал себя неправильным и виноватым».
Но отсюда чат—романы, любови взрослого семейного человека с богатыми иммигрантками, даже интернет—пиеса «Если ты меня не покинешь. . . » Крики по клавиатуре из—за океана: «Женя, не надо. Не делай со мной так!. . .» Да кто ж так чатится? Ну, ладно, нужна ли в литературе такая честность? «И вот он, парадиз: в жирном тропическом мареве, с ароматами плодов и жареной живности, цветенья и гнили. . . на бугристом слоновьем загривке, в золотом поту. . . в тонких ненасытных ручках девочки—зверька, массажистки, чья повинность. . .» Далее о боди—боди массаже. И в продолжение: «Улегшийся на бок во всю длину Хама, пятидесяти метровый сусальный будда сияет не слабее наших суровых куполов и лепечет с дивной улыбкой: «Ты хороший. Ты не виноват. Ты все можешь. . .»
Сомов М.
Источник: Книжное обозрение. — 2009. — № 23. — C. 6.
