Московское издательство «Русский Путь» выпустило два огромных тома «Константин Коровин: То было давно... там... в России...»Туда вошли воспоминания «Моя жизнь», многочисленные рассказы и очерки, более десяти лет выходившие в Париже в русских газетах и журналах, книга о великом певце «Шаляпин. Встречи и совместная жизнь». Впервые опубликованы рукопись повести «Охота... Рыбная ловля... Коля Курлов», а также хранящиеся в отделе рукописей Третьяковской галереи письма к коллекционеру и агенту по продаже картин Ивану Крайтору и одному из первых авиаторов России, меценату Станиславу Дорожинскому. Тот жил во Франции, сам «баловался» живописью, издавал книги и обожал Коровина.
Даже среди всего необозримого половодья уникальных изданий, выходящих сегодня в России, эти два тома Константина Коровина — событие безусловное. Сотни страниц в большинстве своем неизвестной у нас прекрасной русской прозы, написанной одним из величайших мастеров российской культуры за всю ее историю.
Перед читателями проходит огромная панорама пейзажей России, быта и нравов старой Москвы, портреты тех, кто золотом вписан в скрижали русской истории — Чехова, Врубеля, Саввы Мамонтова, Бунина, конечно, Шаляпина.
Книга эта была рождена многолетним трудом историка искусств и литературы Татьяны Ермолаевой, еще в 70-е годы начавшей собирать материалы о великом художнике в библиотеке Калифорнийского университета. Вместе с ней огромную работу по составлению комментариев к этим двум томам провела Тамара Есина.
...Представлять Константина Коровина, наверное, особой необходимости нет. Гениальный импрессионист, главный художник Императорских театров, он умел с поразительной мощью передать на своих холстах и свежесть парижских ночей, и, казалось, само дыхание туманов и рассветов над русскими деревнями. С 1922 года, почти одновременно с философским пароходом отбывший в эмиграцию художник, на первый взгляд, жил в изгнании не так плохо.
Состоялись выставки в Берлине, в Нью-Йорке, в Париже, он работал в туринском театре и оформил пятнадцать спектаклей для труппы Анны Павловой, а также четыре постановки Русской оперы Марии Кузнецовой. Да только денег все равно не хватало. Больная туберкулезом властная жена и инвалид-сын делали ситуацию почти безвыходной. Дочь Шаляпина, однажды заглянувшая к «Дяде Косте», была поражена, в каких нищенских условиях живет великий маэстро холста и сцены.
Но сдаваться не было в правилах Константина Коровина, потомка ямщиков-старообрядцев. Ему очень помогли точный глаз и умение с ходу сразу уловить основную линию героя портрета или главные детали пейзажа, вокруг которых выстраивалась основная часть картины. И появился другой Коровин — мастер подлинной, сочной, крепкой прозы.
День 13 июля 1929 года вряд ли вызовет у кого-нибудь особые воспоминания. Но для наследия русского зарубежья эта дата, о которой, правда, мало кто подозревает, особенная. Потому что именно тогда в русской парижской газете «Россия и славянство» появился рассказ Константина Коровина «Мои встречи с А.П.Чеховым». Русская культура, в которой давно и прочно властвовал Коровин — живописец и сценограф, обрела нового блистательного прозаика.
Справедливости ради надо сказать, что первые литературные опыты Константина Алексеевича издавались еще в канун Первой мировой. Посвящены они были его ближайшему другу Федору Ивановичу Шаляпину. Очерки «Причуды Шаляпина» и «Как мы начинали» увидели свет в газете «Заря» в 1914 году. Однако только в Париже, на рубеже 20-30-х годов, засверкала литературная грань таланта этого фантастически одаренного мастера.
«Ранней весною в Москве, когда на крышах тает снег и сохнут мостовые, когда солнце весело освещает лица и желтые тулупы торговцев на Грибном рынке, когда синие тени ложатся на мостовую от возов с бочками, от крестьянских лохматых лошаденок, приехавших из деревни со всякой снедью, грибами, капустой, курами, яйцами, рыбой, любил я смотреть на рынке пеструю толпу простых деревенских людей.
И всегда мне хотелось весной поехать к ним, в деревню, где голубая даль, где распустилась верба, куда прилетели жаворонки. Как хорошо, как вольно там. Уж мчат ручьи, весело и вольно шумя, блестящие воды. Далекие утренние зори полны зачарованной радости. Яркой красою разливаются зори над далекими лесами, перед восходом святого солнца...»
Итак, в тридцатых годах в парижских русских газетах и журналах, в основном в «Возрождении» и «Иллюстрированной России», стали появляться его очерки и зарисовки.
Это были настоящие шедевры, как их называл Шаляпин, «жемчужины» прозы. Словно на холсте, мастер воспроизводил яркие, сочные образы, вспоминал людей, с кем его сводила судьба, набрасывал зарисовки детства, конечно, виды России, по которой он с каждым днем все больше и больше тосковал. Причем Коровин, которому было уже за семьдесят, абсолютно не стеснялся учиться. Почти каждый день он приходил в редакцию ежедневной русской газеты «Возрождение», показывал принесенное, внимательно выслушивал замечания редакторов и сразу садился все исправлять. Такая податливость, согласитесь, нечасто встречалась у людей и с менее громкими именами.
В 1939-м, после смерти Шаляпина, в Париже вышла книга Коровина, посвященная памяти любимого друга «Встречи и совместная жизнь». Впрочем, самому Константину Алексеевичу оставалось жить недолго. 11 сентября 1939 года, в дни начала Второй мировой бойни, его не стало.
Однако Коровин оставил большую рукопись воспоминаний. Она пролежала 35 лет, пока отрывки из нее не начали появляться на страницах нью-йоркской газеты «Новое русское слово». Естественно, до читателей в России в те глубоко советские времена ничего дойти не могло.
Чудо это произошло благодаря замечательному нашему подвижнику Илье Самойловичу Зильберштейну и ныне, к сожалению, почти забытому искусствоведу Владимиру Алексеевичу Самкову. В 1971 году они умудрились сквозь все чугунные препоны цензуры выпустить большой сборник «Константин Коровин вспоминает». Но, естественно, в те годы о полной публикации изданных за границей текстов Коровина с вполне понятными оценками как большевиков, так и революции и речи быть не могло.
Виктор Леонидов
http://www.rg.ru/2010/08/19/korovin.html
...Представлять Константина Коровина, наверное, особой необходимости нет. Гениальный импрессионист, главный художник Императорских театров, он умел с поразительной мощью передать на своих холстах и свежесть парижских ночей, и, казалось, само дыхание туманов и рассветов над русскими деревнями. С 1922 года, почти одновременно с философским пароходом отбывший в эмиграцию художник, на первый взгляд, жил в изгнании не так плохо.
Состоялись выставки в Берлине, в Нью-Йорке, в Париже, он работал в туринском театре и оформил пятнадцать спектаклей для труппы Анны Павловой, а также четыре постановки Русской оперы Марии Кузнецовой. Да только денег все равно не хватало. Больная туберкулезом властная жена и инвалид-сын делали ситуацию почти безвыходной. Дочь Шаляпина, однажды заглянувшая к «Дяде Косте», была поражена, в каких нищенских условиях живет великий маэстро холста и сцены.
Но сдаваться не было в правилах Константина Коровина, потомка ямщиков-старообрядцев. Ему очень помогли точный глаз и умение с ходу сразу уловить основную линию героя портрета или главные детали пейзажа, вокруг которых выстраивалась основная часть картины. И появился другой Коровин — мастер подлинной, сочной, крепкой прозы.
День 13 июля 1929 года вряд ли вызовет у кого-нибудь особые воспоминания. Но для наследия русского зарубежья эта дата, о которой, правда, мало кто подозревает, особенная. Потому что именно тогда в русской парижской газете «Россия и славянство» появился рассказ Константина Коровина «Мои встречи с А.П.Чеховым». Русская культура, в которой давно и прочно властвовал Коровин — живописец и сценограф, обрела нового блистательного прозаика.
Справедливости ради надо сказать, что первые литературные опыты Константина Алексеевича издавались еще в канун Первой мировой. Посвящены они были его ближайшему другу Федору Ивановичу Шаляпину. Очерки «Причуды Шаляпина» и «Как мы начинали» увидели свет в газете «Заря» в 1914 году. Однако только в Париже, на рубеже 20-30-х годов, засверкала литературная грань таланта этого фантастически одаренного мастера.
«Ранней весною в Москве, когда на крышах тает снег и сохнут мостовые, когда солнце весело освещает лица и желтые тулупы торговцев на Грибном рынке, когда синие тени ложатся на мостовую от возов с бочками, от крестьянских лохматых лошаденок, приехавших из деревни со всякой снедью, грибами, капустой, курами, яйцами, рыбой, любил я смотреть на рынке пеструю толпу простых деревенских людей.
И всегда мне хотелось весной поехать к ним, в деревню, где голубая даль, где распустилась верба, куда прилетели жаворонки. Как хорошо, как вольно там. Уж мчат ручьи, весело и вольно шумя, блестящие воды. Далекие утренние зори полны зачарованной радости. Яркой красою разливаются зори над далекими лесами, перед восходом святого солнца...»
Итак, в тридцатых годах в парижских русских газетах и журналах, в основном в «Возрождении» и «Иллюстрированной России», стали появляться его очерки и зарисовки.
Это были настоящие шедевры, как их называл Шаляпин, «жемчужины» прозы. Словно на холсте, мастер воспроизводил яркие, сочные образы, вспоминал людей, с кем его сводила судьба, набрасывал зарисовки детства, конечно, виды России, по которой он с каждым днем все больше и больше тосковал. Причем Коровин, которому было уже за семьдесят, абсолютно не стеснялся учиться. Почти каждый день он приходил в редакцию ежедневной русской газеты «Возрождение», показывал принесенное, внимательно выслушивал замечания редакторов и сразу садился все исправлять. Такая податливость, согласитесь, нечасто встречалась у людей и с менее громкими именами.
В 1939-м, после смерти Шаляпина, в Париже вышла книга Коровина, посвященная памяти любимого друга «Встречи и совместная жизнь». Впрочем, самому Константину Алексеевичу оставалось жить недолго. 11 сентября 1939 года, в дни начала Второй мировой бойни, его не стало.
Однако Коровин оставил большую рукопись воспоминаний. Она пролежала 35 лет, пока отрывки из нее не начали появляться на страницах нью-йоркской газеты «Новое русское слово». Естественно, до читателей в России в те глубоко советские времена ничего дойти не могло.
Чудо это произошло благодаря замечательному нашему подвижнику Илье Самойловичу Зильберштейну и ныне, к сожалению, почти забытому искусствоведу Владимиру Алексеевичу Самкову. В 1971 году они умудрились сквозь все чугунные препоны цензуры выпустить большой сборник «Константин Коровин вспоминает». Но, естественно, в те годы о полной публикации изданных за границей текстов Коровина с вполне понятными оценками как большевиков, так и революции и речи быть не могло.
Виктор Леонидов
http://www.rg.ru/2010/08/19/korovin.html
