Московский музей экслибриса представляет собой нечто не вполне понятное. Я бы затруднился сказать, что он есть, хотя, конечно, и сказать, что его нет, тоже неправильно. Есть коллекция (официально около 50 тыс. русских и иностранных экслибрисов плюс библиотека по теме, плюс Музей миниатюрной книги — 1 тыс. единиц хранения). Но ее не показывают. Есть выставочный зал, в котором — временные выставки. Сейчас — конкурс молодых экслибрисистов Сибири (весьма малоталантливых) и конкурс детской рукописной книги. Честно сказать, когда я пришел в музей, у меня возникло ощущение, что его сейчас выгоняют, и как раз мне будут жаловаться на кого-то, кто подло захватил площади. Но нет, их не выгоняют, они всегда так выглядят, что сейчас выезжают. Это странно, потому что тема вроде бы восхитительная. Экслибрис — жанр культуры высокой, но вместе с тем приватной, даже интимной (отсюда, кстати, большой массив эротического экслибриса). А тут еще советская история, где любовь к книге и обладание ею отчасти заменяло всю совокупность частной жизни. Дореволюционная книга, которая в советское время выглядела персонажем, уцелевшим от чисток и уничтожения. Вроде бы есть чего показать. Дух захватывает, когда думаешь, каким он мог быть, этот музей. И это главное впечатление от его посещения, что, согласитесь, несколько странно. Даже недоумение охватывает, род детективного интереса, как могло случиться, что в музее экслибриса как-то и показать нечего, кроме вот молодых неталантливых сибиряков.
Нет, там, в принципе, есть несколько интересных вещей, в основном XVIII века. Есть экслибрисы Якова Вилемовича Брюса, петровского колдуна и чернокнижника, барона Николая Григорьевича Строганова, графа Алексея Петровича Бестужева-Рюмина. Но они без книг, просто гравюрные оттиски, очень маленькие и какие-то невзрачные, упакованы в планшеты, которые сложены в углу, лицом к стенке. А так, чтобы показать, что вот эта книга происходит из библиотеки Брюса, а потом попала в Горный институт, а потом — в Хельсинки, а теперь здесь,— такого нет. Да и основная коллекция музея вовсе не про это.
Экслибрис вообще такая вещь, что здесь нужно определить природу достоинства человека. В том смысле, что книга попала в хорошие руки. Поясню это на одном из новых экспонатов — на экслибрисе главы РЖД Владимира Якунина. Там слева — Медный всадник, ну как бы что он из Петербурга; справа — Юрий Долгорукий, означает, что он теперь в Москве; в центре — двуглавый орел, поскольку он на государственной службе. И все это на фоне карты страны, в том плане, что РЖД повсюду. Мне это напомнило приказание царя из сказки Леонида Филатова «про Федота-стрельца»: «Раздобудь к утру ковер — шитый золотом узор! // Государственное дело. Расшибись, а будь добер! // Чтоб на ем была видна, как на карте, вся страна. // Потому как мне с балкону нет обзору ни хрена!» Только тут не ковер, а экслибрис.
В XVIII веке людям было хорошо — у Брюса, Строганова, Чернышева, Бестужева-Рюмина экслибрисами служили фамильные гербы. Потом библиотеки стали собирать люди менее именитые. XIX век — век профессоров. У них инициалы и иногда аллегории наук и искусств как атрибуты той страны, где они — аристократия. Потом были мирискусники. Бенуа, Сомов, Добужинский, Бакст — вершина русского экслибриса. Они принесли в экслибрис весь набор жанров — портрет, пейзаж, и достоинство человека у них стало заключаться том, что он живет в великом городе или читает книги в прекрасном парке. Но в принципе функция герба, функция значительности владельца книги в это время стала обозначаться тем, что экслибрис рисует великий художник. Отчасти это осталось и в советское время, и экслибрисы Фаворского, Иваска, Рерберга, несомненно, продолжают ту же тему. Но всего этого нет или почти нет в музее, в отделе редкой книги наших крупнейших библиотек такого материала больше на порядок.
Этот музей образовался в 1991 году из русско-итальянской выставки экслибриса, которую проводило советское общество книголюбов. И, соответственно, основной материал в нем — это позднесоветский экслибрис, он несет дух этих брежневских книголюбов, иногда очень занимательных и достойных людей. Это даже не лишенный интереса культурологический сюжет. В 1970-80-е годы советская интеллигенция стала образовывать своего рода новое дворянство, чаще мелкое, чем крупное, но все же. И, соответственно, библиотека стала указанием на сословную принадлежность, тем более что книги были в дефиците, а хорошие — и вовсе предметом спекулятивным. Тут как-то и материальное благосостояние проявлялось, и духовное богатство подверстывалось. И так получилось, что многим из новых дворян захотелось получить гербы и экслибрис пережил своеобразный расцвет.
Только люди так слабо представляли, в чем заключается их достоинство, что тут даже не знаешь, что сказать. Скажем, экслибрис известного человека, клоуна Олега Попова, представляет собой две стопки книг, между которыми натянут канат с силуэтом Олега Попова. То есть он читающий клоун, клоун-мыслитель. А экслибрис Александра Громова (работы художника Анатолия Калашникова, главного мастера брежневского экслибриса, главного художника почты СССР) изображает памятник Пушкину на фоне александрийского столпа. То есть ... ну не знаю, как связать эти ценности с господином Громовым. Больше всего меня поразил экслибрис украинской библиофилки Любови Мантур. У нее внизу поле с козой, а наверху, на манер девиза,— пачка жвачки Stimorol Original. То есть как бы она причастна и к местной культуре, и всемирной, что ли? Или она в том смысле, что книги — духовная жвачка, и вот коза — траву, она — Stimorol, почувствуйте разницу... Это немного похоже на ту растерянность, которую позднесоветские люди проявляли в эпитафиях. «Спи спокойно, дорогой муж, кандидат экономических наук». «Дорогому мужу от жены и Мосэнерго». Люди совсем не понимают, как себя определить, как назвать, что важно в их жизни.
Отчасти поэтому это кажется не столько музеем экслибриса, сколько музеем курьеза, который приключился с этим жанром. И примерно то же ощущение вызывает и собрание миниатюрной книги. Честно сказать, я вообще никогда не понимал, зачем она нужна. Читать ее невозможно. Но тут в музее — понял. Первой миниатюрной книгой, выпущенной в СССР, оказался «Краткий курс истории ВКП(б)» Иосифа Виссарионовича Сталина. Изначально миниатюрные книги — это Евангелие и молитвенники. У них понятная функция: ты знаешь, что написано в книге, но ее полезно иметь с собой как напоминание, а иногда можно и заглянуть, точно зная куда. Сталин, как человек с неоконченным религиозным образованием, надо полагать, очень это понимал и вполне сознательно благословил издание себя самого в виде молитвенника. Но дело в том, что он как чего завел — так оно потом и ехало. Сначала в миниатюре издали всего Ленина, а потом... Ну можно представить себе в качестве молитвенника отчетный доклад генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева XXIV Съезду? Это не кощунство, как у Сталина, это какое-то медицинское расслабление умственной деятельности.
А интеллигенция тоже хороша. Эти, значит, «Как нам реорганизовать Рабкрин» в виде миниатюрной книги издают, а мы в порядке альтернативы в первую оттепель — Есенина, Твардовского, а уж при Горбачеве — Мандельштама, Пастернака... Ходишь с Пастернаком в формате 5 х 3 см и бормочешь про себя «Зимой мы расширим жилплощадь, / Я комнату брата займу». А если забудешь, чью комнату собираешься занять, можно подглядеть.
Говорят, Интернет уничтожает книжную культуру. Вероятно. И когда какая-то культура уничтожается, самое время создавать музей. Но тут получился не музей того, какая в СССР была книжная культура, а музей того, как она приходила к абсурду. Все же 1991 год, когда этот музей начали создавать,— поздняя слишком дата, культура уже как-то прошла. Там прямо острое ощущение, что пора переходить к Интернету, а то это плохо кончится.
http://www.kommersant.ru/doc-rm.aspx?DocsID=1419039
Экслибрис вообще такая вещь, что здесь нужно определить природу достоинства человека. В том смысле, что книга попала в хорошие руки. Поясню это на одном из новых экспонатов — на экслибрисе главы РЖД Владимира Якунина. Там слева — Медный всадник, ну как бы что он из Петербурга; справа — Юрий Долгорукий, означает, что он теперь в Москве; в центре — двуглавый орел, поскольку он на государственной службе. И все это на фоне карты страны, в том плане, что РЖД повсюду. Мне это напомнило приказание царя из сказки Леонида Филатова «про Федота-стрельца»: «Раздобудь к утру ковер — шитый золотом узор! // Государственное дело. Расшибись, а будь добер! // Чтоб на ем была видна, как на карте, вся страна. // Потому как мне с балкону нет обзору ни хрена!» Только тут не ковер, а экслибрис.
В XVIII веке людям было хорошо — у Брюса, Строганова, Чернышева, Бестужева-Рюмина экслибрисами служили фамильные гербы. Потом библиотеки стали собирать люди менее именитые. XIX век — век профессоров. У них инициалы и иногда аллегории наук и искусств как атрибуты той страны, где они — аристократия. Потом были мирискусники. Бенуа, Сомов, Добужинский, Бакст — вершина русского экслибриса. Они принесли в экслибрис весь набор жанров — портрет, пейзаж, и достоинство человека у них стало заключаться том, что он живет в великом городе или читает книги в прекрасном парке. Но в принципе функция герба, функция значительности владельца книги в это время стала обозначаться тем, что экслибрис рисует великий художник. Отчасти это осталось и в советское время, и экслибрисы Фаворского, Иваска, Рерберга, несомненно, продолжают ту же тему. Но всего этого нет или почти нет в музее, в отделе редкой книги наших крупнейших библиотек такого материала больше на порядок.
Этот музей образовался в 1991 году из русско-итальянской выставки экслибриса, которую проводило советское общество книголюбов. И, соответственно, основной материал в нем — это позднесоветский экслибрис, он несет дух этих брежневских книголюбов, иногда очень занимательных и достойных людей. Это даже не лишенный интереса культурологический сюжет. В 1970-80-е годы советская интеллигенция стала образовывать своего рода новое дворянство, чаще мелкое, чем крупное, но все же. И, соответственно, библиотека стала указанием на сословную принадлежность, тем более что книги были в дефиците, а хорошие — и вовсе предметом спекулятивным. Тут как-то и материальное благосостояние проявлялось, и духовное богатство подверстывалось. И так получилось, что многим из новых дворян захотелось получить гербы и экслибрис пережил своеобразный расцвет.
Только люди так слабо представляли, в чем заключается их достоинство, что тут даже не знаешь, что сказать. Скажем, экслибрис известного человека, клоуна Олега Попова, представляет собой две стопки книг, между которыми натянут канат с силуэтом Олега Попова. То есть он читающий клоун, клоун-мыслитель. А экслибрис Александра Громова (работы художника Анатолия Калашникова, главного мастера брежневского экслибриса, главного художника почты СССР) изображает памятник Пушкину на фоне александрийского столпа. То есть ... ну не знаю, как связать эти ценности с господином Громовым. Больше всего меня поразил экслибрис украинской библиофилки Любови Мантур. У нее внизу поле с козой, а наверху, на манер девиза,— пачка жвачки Stimorol Original. То есть как бы она причастна и к местной культуре, и всемирной, что ли? Или она в том смысле, что книги — духовная жвачка, и вот коза — траву, она — Stimorol, почувствуйте разницу... Это немного похоже на ту растерянность, которую позднесоветские люди проявляли в эпитафиях. «Спи спокойно, дорогой муж, кандидат экономических наук». «Дорогому мужу от жены и Мосэнерго». Люди совсем не понимают, как себя определить, как назвать, что важно в их жизни.
Отчасти поэтому это кажется не столько музеем экслибриса, сколько музеем курьеза, который приключился с этим жанром. И примерно то же ощущение вызывает и собрание миниатюрной книги. Честно сказать, я вообще никогда не понимал, зачем она нужна. Читать ее невозможно. Но тут в музее — понял. Первой миниатюрной книгой, выпущенной в СССР, оказался «Краткий курс истории ВКП(б)» Иосифа Виссарионовича Сталина. Изначально миниатюрные книги — это Евангелие и молитвенники. У них понятная функция: ты знаешь, что написано в книге, но ее полезно иметь с собой как напоминание, а иногда можно и заглянуть, точно зная куда. Сталин, как человек с неоконченным религиозным образованием, надо полагать, очень это понимал и вполне сознательно благословил издание себя самого в виде молитвенника. Но дело в том, что он как чего завел — так оно потом и ехало. Сначала в миниатюре издали всего Ленина, а потом... Ну можно представить себе в качестве молитвенника отчетный доклад генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева XXIV Съезду? Это не кощунство, как у Сталина, это какое-то медицинское расслабление умственной деятельности.
А интеллигенция тоже хороша. Эти, значит, «Как нам реорганизовать Рабкрин» в виде миниатюрной книги издают, а мы в порядке альтернативы в первую оттепель — Есенина, Твардовского, а уж при Горбачеве — Мандельштама, Пастернака... Ходишь с Пастернаком в формате 5 х 3 см и бормочешь про себя «Зимой мы расширим жилплощадь, / Я комнату брата займу». А если забудешь, чью комнату собираешься занять, можно подглядеть.
Говорят, Интернет уничтожает книжную культуру. Вероятно. И когда какая-то культура уничтожается, самое время создавать музей. Но тут получился не музей того, какая в СССР была книжная культура, а музей того, как она приходила к абсурду. Все же 1991 год, когда этот музей начали создавать,— поздняя слишком дата, культура уже как-то прошла. Там прямо острое ощущение, что пора переходить к Интернету, а то это плохо кончится.
http://www.kommersant.ru/doc-rm.aspx?DocsID=1419039
