Чтение по-соседскиВсе герои сборника статей Льва Лосева «Солженицын и Бродский как соседи» оказываются в прямом и косвенном родстве
Лев Лосев (1937-2009), петербуржец по месту рождения, поэт по призванию и профессор элитарного Дартмутского колледжа в Новой Англии по роду занятий, объединил в этом сборнике — как выяснилось, итоговом — статьи и эссе о русской литературе двух последних столетий.
Получилась одна из самых глубоких и поэтичных книг в области гуманитарного нон-фикшн за последние годы. Ее поэтичность сказывается во всем: и в чуткости, с какой разбираются стихи Ахматовой, Цветаевой, Маяковского, Рейна, и в явном знании тайн стихотворчества, и в певучем заглавии — «Солженицын и Бродский как соседи» — почти анапест, и в мышлении метафорами.
Легко читаемая метафора положена и в основу сборника: изящная словесность здесь, говоря словами другого поэта, не что иное, как «раздвижной и прижизненный дом». Дом, в котором живут литераторы — соответственно, соседи, но иногда и родственники, часто, впрочем, и не подозревающие о взаимном родстве.
Профессор Лосев — всеобщий любимец и всюду принят, а потому способен сравнить и эту неочевидную общность увидеть. Его сближения всегда неожиданны, но убедительны и продуктивны. Лосев объясняет, например, почему Ахматова, несмотря на несомненное «литературное сродство», так не любила Чехова — то был «невроз влияния», боязнь подчиниться художнику, мыслящему похожими образами. Он обнаруживает сюжеты Чехова в лирике Бродского, ставит рядом с западником Бродским славянофила Николая Рубцова и показывает, как много общего было между ними в годы литературной юности. Он говорит о том, что в устных рассказах Ахматовой присутствовала «полусерьезная тема родства с Достоевским» (отец ее как будто соперничал с Достоевским в ухаживании за некоей юной дамой); он отмечает, что между Ахматовой и Бродским возникло особое духовное и поэтическое родство, более всего соответствующее матрице «мать — сын» (а вовсе не «учитель — ученик»).
Лосев, наконец, отправляет Солженицына в гости к Бродскому, хотя в реальности, живя в полутора часах езды друг от друга, они так никогда и не встретились. Впрочем, состояли в краткой переписке и при всей разности позиций внимательно, если не ревниво, читали один другого — у Бродского при чтении «Ракового корпуса» дрожали руки, Солженицын не пропускал ни одной публикации поэта в эмигрантских изданиях.
Личное знакомство для Лосева важно лишь как естественное продолжение литературного родства, где второе, разумеется, гораздо важней. Лосев не устает цитировать ахматовское «подслушать у музыки что-то и выдать, шутя, за свое» как формулу творчества, каждый раз напоминая, что подслушивают «настоящие писатели» вовсе не у жизни, а у жизни, уже претворенной в музыку, в литературу. Интересней всего Лосеву вглядываться именно в эти вольные и невольные подслушивания, переклички, но вместе с тем в обстоятельства, их породившие.
А потому разговор о свойствах текста легко перетекает здесь в воспоминания о личных встречах с героями литературоведческих разборов — Сергеем Довлатовым, Евгением Рейном, Юзом Алешковским, Борисом Пастернаком, — придающие его наблюдениям над их поэзией и прозой новый ракурс. Из всего же этого вместе формируется очень лосевский жанр филологического портрета, удающийся ему с неизменным блеском. Ведь именно эта жанровая площадка позволяет развернуться и человеческим, и исследовательским его дарованиям — чуткости, благородству, душевной щедрости.
На страницах этой книги филология из синещекой зануды в очках, сыплющей на головы читателей «нарративы» и «дискурсы», превращается в очаровательную леди с румянцем во всю щеку и озорным блеском в глазах. Решительно эту книжку надо включить в программы филологических факультетов в качестве основного учебника — например, по теории литературы. Чтобы, помахивая ею, показывать: и о композиции, и о дискурсе можно говорить по-человечески. Умно, свежо, живо, доступно. Тем более что каждая статья здесь напоминает еще и об этимологии этой самой «филологии» — любовь, любовь к словам и их создателям.
Она так и плещет у Лосева через край, согревая и веселя. Он, что же, всех любил? Всех, о ком писал, — несомненно.
Поклонникам же книжек с картинками тут тоже есть чем поживиться. Лосев иллюстрирует свои штудии собственными филологическими стихами — тонкими, меткими, ироничными, чаще печальными, посвященными все тем же родным и близким поэта.
Майя Кучерская
http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/2010/03/22/228689
