Национальные литературы – предмет, далёкий от интересов подавляющего большинства наших сограждан, не имеющих отношения к тому или иному конкретному языку. А уж поэзия… Тем не менее, когда речь заходит о татарских поэтах, если человек посторонний и может вообще назвать хоть одно известное ему имя, то имя это – Джалиль.
Про самых важных национальных поэтов, чтобы показать особый статус и значимость, иногда говорят: «Это национальный Пушкин». Разумеется, аналогия хромает на обе ноги, однако это самый простой способ выразить априорное уважение к герою беседы. «Татарский Пушкин» – это, по всеобщему мнению, Габдулла Тукай. Почему же тогда известнее всего Муса Джалиль?
Ответить на этот вопрос и просто, и сложно.
Муса Залилов – сын своего века и своей Отчизны во всех смыслах. Он родился 15 февраля (по новому стилю) 1906 года в деревеньке Мустафино нынешней Оренбургской области в семье Мустафы и Рахимы Залиловых. В шесть лет отец привел живого, умного, шустрого мальчугана в деревенскую школу, и за один год Муса усвоил программу четырех классов. Биографы пишут, что на празднике в день рождения пророка Мухаммеда ребенок без запинки прочел наизусть длинную суру из Корана на арабском языке, чем восхитил односельчан.
Но впереди ждала городская жизнь. Открытая на взятые в долг деньги лавка не принесла ожидаемых доходов, и отец Мусы, разорившись и распродав имущество, перевез семейство в Оренбург. Там Мустафа отсидел в долговой тюрьме, потом устроился приказчиком. Жалованье было невеликим, и снять удалось лишь подвальную комнату, но зато во дворе знаменитого медресе «Хусаиния».
В 1914 году Муса становится шакирдом (учеником медресе). Именно тогда в библиотеке медресе Джалиль прочел первые художественные произведения: стихи Габдуллы Тукая и сказки Пушкина. Частым гостем мальчик стал и в библиотеке «Белек» в Соляном переулке. Где впервые увидел живого писателя: библиотекарем там был не кто иной, как известный в татарской среде Шариф Камал (писатель, драматург и переводчик).
В 1915 году Муса поведал своей двоюродной сестре Марьям, что мечтает стать великим поэтом. Тогда же он написал и свои первые стихи.
Слухи о юном стихотворце достигли ушей молодого оренбургского поэта – и как сейчас сказали бы – культуртрегера Тухфата Ченекея. Он явился в «Хусаинию», разыскал там Мусу Залилова и взял над ним шефство: давал читать татарскую, арабскую и персидскую классику, водил на спектакли и литературные вечера.
Нет, детство Джалиля не было беззаботным – многодетной семье, постоянно находившейся на грани нищеты, выживать было непросто. Но времена наступали еще более страшные. В мае 1916 года в Оренбурге вспыхнул голодный бунт, жестоко подавленный казаками. После Февральской революции город залихорадило. Это было время двоевластия и борьбы идей на всех уровнях, в том числе и в медресе. Муса активно включился в эту бурную жизнь. Он писал стихи для стенгазет и рукописного журнала и даже написал две пьесы, одна из которых («Злодей») была поставлена Оренбургским городским театром. Драматургу было 11 лет!
В октябре 1917 года власть в городе и губернии захватил казачий атаман Дутов. В конце января 1918-го Красная Армия установила в Оренбурге советскую власть. А в апреле казаки вернулись и устроили резню. Сотни трупов, кровь, боль, ярость... Красным удалось выгнать белых из города. Похороны убитых превратились в митинг. Все эти события не могли не отозваться болью в сердце Мусы, тогда совсем еще мальчика. Он написал стихотворение и принес его Ченекею. Тот одобрил. К сожалению, текст не сохранился. Значительно позже, уже в семидесятые годы двадцатого века, оренбургским краеведом Ибатуллой Таналиным (дальним родственником Тухфата Ченекея и одноклассником Мусы) было найдено стихотворение Джалиля, также посвященное этим событиям и датированное 15 октября 1918 года. Оно считается первым из дошедших до нас стихотворений и подписано «Маленький Джалиль».
Медресе было преобразовано в Татарский институт народного образования, и Муса продолжил свою учебу. В 1919 году в газете «Кызыл юлдуз» («Красная звезда») появляется первая официальная публикация. Эти стихи также о смелости и геройской смерти за друзей и советскую власть, справедливую к беднякам.
Вскоре умер Мустафа, и Муса вместе со своим старшим братом Ибрагимом ненадолго вернулся в родную деревню. Там он также развернул активную деятельность: организовал «Детский пролетарский клуб-театр», детскую организацию «Красный цветок». (В июле 1942 года Джалиль озаглавит одно из самых известных своих стихотворений «Красная ромашка» - может быть, сам этот образ родился еще тогда, двадцать лет назад?) 17 февраля 1920 года Муса вступил в комсомол. Его активистская карьера стремительно развивалась: он стал членом волостного комитета РКСМ, затем – делегатом губернского комсомольского съезда.
В 1921 году в Оренбуржье был голод. Умерли двое младших братьев Мусы, мать и сестренки тоже были слабы – пайка Ибрагима не хватало, чтобы прокормить семью. Джалиль возвращается в Оренбург, где становится курсантом Оренбургской военно-политической школы. Было голодно и холодно. Подросток участвовал в вооруженных стычках с белогвардейцами и патрулировал город. Переболел тифом и малярией. Горячего желания становиться профессиональным военным Муса не имел. К тому же он продолжал писать стихи и пьесы, его манила татарская столица – Казань.
В конце ноября 1922 года Муса приехал в Казань и почти сразу начал публиковаться в местных татарских газетах и журналах. А в 1923-м в коллективном сборнике «Песни борьбы» был опубликован цикл его стихотворений. Вскоре Джалиль поступает на рабфак при Казанском восточном педагогическом институте и в июне 1925 года получает свидетельство о его окончании, дающее право поступить без экзаменов в любой вуз страны. Но прежде чем продолжить учебу, молодой человек решает провести какое-то время в родном Оренбуржье. Набраться опыта.
Так он попадает в Орский уездный комитет и с головой погружается в работу по комсомольской линии, затем его переводят в Оренбург. В 1926 году становится членом РКП (б). И все это время он очень много пишет: стихи, поэмы, баллады, статьи, фельетоны на злобу дня. Он очень популярен, его стихи ходят по рукам, молодежь переписывает его поэмы. Его волнует многое, многое вызывает в нем отклик. Его стихи полны бешеной энергии, и даже если в них проскакивает наивная восторженность и лозунговость – они вполне искренние.
1927 год. Муса – студент первого курса литературного отделения этнологического факультета Первого МГУ. И параллельно редактор татарского детского журнала «Кечкене иптэшлэр» («Маленькие товарищи»). Чуть позже – и секретарь бюро татаро-башкирской секции ЦК ВЛКСМ, член редколлегий журналов «Яшь эшче» («Молодой рабочий») и «Ударниклар» («Ударники»). В апреле 1928 года выпуск журнала «Кечкене иптэшлэр» был прекращен, но уже в августе 1929-го он возродился под новым названием «Октябрь баласы» («Дитя Октября»). Всё это время Джалиль активно пишет стихи для детей.
В общежитии его соседом по комнате оказывается Варлам Шаламов.
В рассказе «Студент Муса Джалиль», напечатанном во втором номере журнала «Юность» за 1974 год, есть такие строки:
«Достоинств у Мусы было много. Комсомолец — раз! Татарин — два! Студент русского университета — три! Литератор — четыре! Поэт — пять!
Муса был поэт-татарин, бормотал свои вирши на родном языке, и это еще больше подкупало московские студенческие сердца. Муса был очень опрятен: маленький, аккуратный, с тонкими, маленькими, женскими пальчиками, нервно листавшими книжку русских стихов. Вечерами, не то что часто, а каждый вечер, Муса читал вполголоса на татарском свое или чье-то чужое — тело входило в ритм чтения, тонкая ладошка Мусы отбивала чужие ритмы, а может быть, и свои. Мы все были тогда увлечены приближением ямба к жизни и восхищенно следили за упражнениями Мусы при восхождении на Олимп чужого языка, где так много неожиданных ям и колдобин».
Благополучно окончив университет в 1931 году, он работает в центральной газете «Коммунист» заведующим отдела литературы и искусства. Пишет огромное количество публицистических текстов, выступает как литературный и музыкальный критик. Ездит по стране: Астрахань, Казань, Ялта, Тула…
В 1934 году начинается особая для Джалиля история: он становится заведующим литературной частью Татарской оперной студии при Московской консерватории. Работает и в то же время снова учится – читает книги по искусству, слушает лекции профессоров консерватории.
Муса стал мостиком, соединившим татарских музыкантов и писателей.
Джалиль перевел на татарский язык «Женитьбу Фигаро» и несколько арий из других опер. При его содействии переведены «Фауст», «Кармен», «Евгений Онегин» и т.д. Он создал либретто опер «Алтынчач» и «Ильдар».
Наверное, предметом отдельного биографического исследования могла бы стать и личная жизнь Мусы. Он был живым, увлекающимся человеком, влюбчивым и страстным. Когда летом 1936 года Муса женился на выпускнице экономического техникума Амине Сайфуллиной, у него за плечами было два брака и двое детей – Альберт и Люция. В апреле 1937 года родилась младшая дочь Мусы Джалиля – Чулпан.
Амина вспоминала:
«Семь предвоенных лет, наиболее творческих лет Мусы, мы прожили очень дружно, в согласии. Чулпан доставляла нам обоим много радости. Уход за ней бесконечно любивший ее Муса превращал в веселый и занятный культ. Нашему счастью, казалось, не будет конца. Джалиль был очень тонким, чутким, и рифы, встававшие на нашем пути, обходились нами довольно легко.
Беззаботности, счастливой окрыленности нашей жизни во многом способствовал и характер Мусы. Жизнерадостный, неутомимый, он любил посмеяться, пошутить, любил веселые компании, долгие вечерние беседы. И при всей своей нежности и мягкости, легко ранимой открытости, умел быть ровным, спокойным, постоянным.
Джалиль всегда был в окружении московских друзей. Приходили "татарские москвичи" - Махмуд Максуд, Ахмет Файзи, Латыф Хамиди, студийцы, наезжали казанцы - Гази Кашшаф, Хасан Туфан, Ахмет Исхак, Сибгат Хаким, заглядывали и другие, словом, почти все татарские литераторы. Иногда всей гурьбой отправлялись в кафе и засиживались там до глубокой ночи, чаще устраивались в нашей комнатушке, играли в шахматы, выпускали общими усилиями маленькую газету, помещали в ней шуточные экспромты». (Из книги «Муса Джалиль. Красная ромашка». Казань, ТКИ, 1981 г.)
Джалиля настолько захватила работа в оперной студии, что в 1939 году, когда студийцы закончили учебу и переехали в Казань, он поехал с ними. Конечно, Джалиль бы не был Джалилем, если бы параллельно не занимался общественной работой. С 1939 по 1941 год он занимал также пост ответственного секретаря Союза писателей Татарской АССР.
И вот – война.
23 июня 1941 года Муса Джалиль пошел в военкомат, где ему велели ждать повестку.
Повестка пришла 13 июля. Сначала поэт находился в лагере под Казанью, затем был направлен на краткосрочные курсы политработников. В декабре, получив звание старшего политрука, Муса едет в ГлавПУРКК. В судьбе Джалиля принимает участие Фадеев. По его рекомендации Мусу вносят в список писателей народов СССР, которые могут быть рекомендованы к службе в качестве военных корреспондентов от республиканских газет. В конце февраля 1942 года его оправляют на фронт. Муса Джалиль становится корреспондентом газеты Второй ударной армии «Отвага» – вместо погибшего молодого талантливого поэта Всеволода Багрицкого, сына Эдуарда Багрицкого. Смерть Багрицкого, о которой рассказали другие сотрудники редакции, производит впечатление на Джалиля – Всеволод когда-то переводил его стихи.
Л. Шилов в своей статье «Старший политрук Залилов в редакции армейской газеты» пишет:
«Единственное из известных нам стихотворений Джалиля, написанное на русском языке, называется «Весенние резервы Гитлера»… Гитлер готовил «генеральное весеннее наступление». Объясняя поражение, которое потерпела немецкая армия зимой 1941/42 г., «свирепостью русской зимы», гитлеровская пропаганда предсказывала полный разгром Советского Союза летом 1942 г. На Восточный фронт направлялись всё новые дивизии. Разъяснить, что причина поражения гитлеровцев кроется вовсе не в климатических условиях, сообщить о том, что уже сейчас немцы вынуждены вводить в бой резервы, предназначавшиеся для «генерального» наступления, — было важнейшей задачей политработников Советской Армии…»
Конечно, писать по-русски Джалилю было непросто, но он не мог не откликнуться на эту горячую тему.
Однако военная ситуация становилась все хуже. Германские войска окружили 2-ю ударную армию. 22 июня 800 солдат пошли на прорыв через «Долину смерти», чтобы соединиться с Волховским фронтом. В живых остались десятки, но кольцо окружения, хоть и ненадолго, было разорвано. За семь или восемь часов часть 2-й ударной армии успела выйти, но уже к вечеру и этот узкий проход был закрыт. Муса Джалиль «пропал без вести».
С этого момента начинается вторая часть жизни Джалиля. Принесшая ему много горя, сделавшая его великим поэтом и обрекшая сначала на позор и бесчестие, а потом – когда миру открылась правда – на громкую посмертную славу.
26 июня 1942 года во время Любанской наступательной операции у деревни Мясной Бор Джалиль был тяжело ранен и оказался в плену. Июлем 1942 года датировано стихотворение «Прости, Родина!»
Прости меня, твоего рядового,
Самую малую часть твою.
Прости за то, что я не умер
Смертью солдата в жарком бою.
Кто посмеет сказать, что я тебя предал?
Кто хоть в чем-нибудь бросит упрек?
Волхов – свидетель: я не струсил,
Пылинку жизни моей не берег.
В содрогающемся под бомбами,
Обреченном на гибель кольце,
Видя раны и смерть товарищей,
Я не изменился в лице.
Слезинки не выронил, понимая:
Дороги отрезаны. Слышал я:
Беспощадная смерть считала
Секунды моего бытия.
Я не ждал ни спасенья, ни чуда.
К смерти взывал: «Приди! Добей!..»
Просил: «Избавь от жестокого рабства!»
Молил медлительную: «Скорей!..»
Не я ли писал спутнице жизни:
«Не беспокойся, – писал, – жена.
Последняя капля крови капнет –
На клятве моей не будет пятна».
Не я ли стихом присягал и клялся,
Идя на кровавую войну:
«Смерть улыбку мою увидит,
Когда последним дыханьем вздохну».
О том, что твоя любовь, подруга,
Смертный огонь гасила во мне,
Что Родину и тебя люблю я,
Кровью моей напишу на земле.
Еще о том, что буду спокоен,
Если за Родину смерть приму.
Живой водой эта клятва будет
Сердцу смолкающему моему.
Судьба посмеялась надо мной:
Смерть обошла – прошла стороной.
Последний миг – и выстрела нет!
Мне изменил мой пистолет...
Скорпион себя убивает жалом,
Орел разбивается о скалу.
Разве орлом я не был, чтобы
Умереть, как подобает орлу?
Поверь мне, Родина, был орлом я,
Горела во мне орлиная страсть!
Уж я и крылья сложил, готовый
Камнем в бездну смерти упасть.
Что делать?
Отказался от слова,
От последнего слова друг-пистолет.
Враг мне сковал полумертвые руки,
Пыль занесла мой кровавый след...
...Я вижу зарю над колючим забором.
Я жив, и поэзия не умерла:
Пламенем ненависти исходит
Раненое сердце орла.
Вновь заря над колючим забором,
Будто подняли знамя друзья!
Кровавой ненавистью рдеет
Душа полоненная моя!
Только одна у меня надежда:
Будет август. Во мгле ночной
Гнев мой к врагу и любовь к отчизне
Выйдут из плена вместе со мной.
Есть одна у меня надежда –
Сердце стремится к одному:
В ваших рядах идти на битву.
Дайте, товарищи, место ему!
(Перевод И. Френкеля)
Придя в себя после ранения и осознав, что находится в плену у фашистов, Джалиль сразу понял: если они узнают, кто он – расстреляют сразу. А умереть он всегда успеет. Надо пытаться бежать и продолжить борьбу. Так старший политрук Залилов стал Гумеровым.
Несколько месяцев он провел в лагерях для военнопленных. Затем Джалиля привезли в польскую крепость Демблин. У немецкого командования возникла идея создать так называемые «Восточные легионы». Они должны были формироваться по национальному принципу. Немцы полагали, что представители многих национальностей, живущих в СССР, считают себя угнетенными советской властью, и собирались сыграть на антисоветских настроениях. Появились армянский, азербайджанский, северокавказский, грузинский, эстонский, латышский, туркестанский и волжско-татарский легионы. Последний формировался в Польше, в Едлиньске. В какой-то момент немцам стало известно, что пленный татарин Гумеров – известный на родине поэт, пользующийся большим авторитетом. Они решили использовать влияние Джалиля на соплеменников.
Джалиль же увидел в этом возможности для создания подпольной организации и продолжения борьбы – идеологической, а затем, когда обстоятельства изменятся, и физической. Он согласился вести «культурно-просветительскую работу». Поскольку Джалиль не состоял именно на военной службе в легионе, он пользовался относительной свободой и даже ходил в штатском. Понимал ли он, что на Родине его сочтут предателем? Безусловно. Верил ли он, что правда восторжествует? Хочется думать, что да.
Там, казалось бы, в совершенно безнадежных условиях, сила духа этого человека была столь велика, что помогала держаться не только ему, но и его соратникам. Они создали подпольную группу сопротивления, налаживали конспиративные связи, помогали военнопленным бежать, сочиняли листовки, призывающие бороться с фашистами. И даже концерты хоровой капеллы, на которых исполнялись татарские песни, были не столь безобидны, как это поначалу казалось немецкой стороне. Первый, 825-й батальон легиона «Идель-Урал», который направили в Витебск, поднял восстание. Сотни человек с оружием в руках присоединились к белорусским партизанам. И в дальнейшем при попытках немецкого командования использовать национальные батальоны в военных действиях значительная часть легионеров переходила на советскую сторону.
Известный казанский журналист, писатель и исследователь биографии и творчества Джалиля Рафаэль Мустафин приводит в своей книге «По следам оборванной песни» (Москва, «Известия», 1974 г.) неоспоримые доказательства того, что подпольная группа Курмашева, куда входил и Муса Джалиль, вдали от Родины вела активную антифашистскую деятельность. В легион входили не только татары – были там и башкиры, и марийцы, и представители других народов Поволжья. И очень многие из них не были предателями.
Но их самих предали. Подпольное движение было раскрыто. В августе 1943 года гестапо арестовало несколько сотен человек, в том числе и «курмашевцев». Несколько месяцев велось расследование, были допросы и пытки. А 25 августа 1944 года в Берлине, в тюрьме Плетцензее, были казнены Джалиль и еще десять татар-антифашистов: Гайнан Курмаш, Фуат Сайфельмулюков, Абдулла Алиш, Фуат Булатов, Гариф Шабаев, Ахмет Симаев, Абдулла Батталов, Зиннат Хасанов, Ахат Атнашев, Салим Бухаров. Немцы казнили их как особо опасных государственных преступников – на гильотине. Приговор Имперского суда Германского рейха гласил: «За предательство интересов рейха». На первый взгляд такая формулировка выглядит странной. Но ведь их судили как легионеров, принесших присягу рейху.
Война закончилась. На родине Джалиль продолжал числиться «пропавшим без вести». В 1946 году Министерство госбезопасности СССР завело розыскное дело на Мусу Залилова. Его подозревали в измене и пособничестве врагу. В апреле 1947 года он попал в список особо опасных преступников.
Но Муса Джалиль был поэтом. Именно стихи стали первым свидетельством его невиновности. Стихи оставались главным его делом и его верой всё это жестокое время. Написанным на клочках бумаги (какая была под рукой, какую можно было найти) и собранным в маленькие блокнотики, этим стихам было суждено выжить. Они несли в себе несокрушимый джалилевский дух, его любовь и тоску, его нежность и ярость. Там много личного и, как свойственно Джалилю, много патриотического. Эти стихи писал мужественный человек на краю гибели. Близкая смерть не заставила его отречься от себя и своих идеалов.
Вот лишь одно стихотворение из этого цикла.
Варварство
Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных… Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня…
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг,—
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! —
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? —
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
— Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно.—
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой,
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей…
(Перевод С. Липкина)
Удивительно и то, что это стихотворение, написанное в октябре 1943 года, снабжено пояснением: «Из пьесы. Воспоминание 1919 года». Вряд ли это было написано просто из конспиративных соображений, чтобы создать у гестапо ложное ощущение, что стихи эти не имеют отношения к фашистам. Да и поздно уже было.
Так или иначе – Джалилю удалось создать нерукотворный памятник. Не себе – а им, жертвам жестоких времен. Поэтому и памятники самому Джалилю сегодня стоят во многих городах.
Блокноты со стихами получили название «Моабитские тетради», поскольку были в основном написаны в берлинской тюрьме Моабит, где Джалиль провел последние, страшные месяцы своей жизни. До нас дошли два таких сборника. Первый вынес из Моабита бывший узник Габбас Шарипов. Во Франции ему удалось передать тетрадь другому военнопленному – Нигмату Терегулову, который привез стихи с собою в Казань. Вторую тетрадь незадолго до казни сам Джалиль отдал сокамернику – бельгийскому антифашисту Андре Тиммермансу. После войны, в 1947 году Тиммерманс передал ее в советское консульство в Брюсселе.
Есть сведения, что были и другие тетради. В частности, летом 1946 года в советское посольство в Риме эмигрантом Киязымом Миршаном, который общался с Джалилем в Берлине, также были переданы его стихи. Однако что с ними произошло дальше – неизвестно.
Несмотря на то, что уже было ясно – Джалиль не предатель, реабилитировали его далеко не сразу. Следующая посмертная глава жизни Мусы Джалиля началась лишь в пятидесятые. Его стихи попали к Константину Симонову и были опубликованы в 1956 году в Литературной газете. Вышла статья Юрия Королькова «По следам песен Джалиля» (впоследствии Корольков написал книгу о Джалиле – «Через сорок смертей»).
В 1956 году Муса Джалиль посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза, а в 1957 году за стихи из «Моабитских тетрадей» стал лауреатом Ленинской премии. Очень многое для увековечивания памяти поэта-героя сделал его близкий друг писатель Гази Кашаф.
Возвращение Джалиля оказалось по-настоящему триумфальным. О нем писали книги и статьи, ставили пьесы и снимали фильмы, его стихи читали и переводили на множество языков.
Каждый год 15 февраля, в день рождения поэта и героя, в Казани, в Национальном музее Республики Татарстан, проходит День подлинника. Из фондов музея состоится торжественный вынос двух хранящихся там «Моабитских тетрадей», и лишь в этот день каждый желающий может увидеть этот документ – живое свидетельство яркой героической судьбы поэта Мусы Джалиля.
