Советуем почитать

Опубликовано: 26 января 2010

Первая повесть молодого писателя из поселка Хорогочи Тындинского района Егора Молданова. Только это не начало литературной деятельности, а почти конец. Егор умер в конце прошлого года, ему было 22 года.

Повесть «Трудный возраст» была отмечена премией «Дебют», вошла в длинный список премии «Большая книга». Молданов стал активно публиковать статьи, в том числе и у нас.

Торопился, рвался сказать, что хотелось.

«– На пол его! – скомандовал Буек. – Повеселимся от души. – И толпа душевно накинулась на меня, как стая голодных волков на жертву...»

В его архиве остались неопубликованные стихи и проза, значит, он жив, его еще будут печатать.
http://exlibris.ng.ru/five/2010-01-21/1_five.html?mthree=3

Опубликовано: 26 января 2010

В предисловии к книге избранных стихотворений Натана Злотникова (1934–2006), более четверти века возглавлявшего отдел поэзии журнала «Юность», Евгений Евтушенко называет Натана Марковича «открывателем других поэтов»: «Его… невольно заслоняла толпа тех, кого он сам выдвигал на авансцену, и, несмотря на пятнадцать выпущенных им книг, он оставался невидим за молодыми спинами». Хотя лирический дар самого Злотникова несомненен, в чем убедятся читатели «Почерка»: «По высохшим, по золотым, по медным/ Бредем листам./ Любимая, давай помедлим/ И здесь, и там./ Еще нас ждут за облаками/ Снега зимы./ Но ведь не зря же привыкали/ К друг другу мы./ Пусть мусор с праздничной листвою/ Составил смесь./ Мы дышим небом и Москвою –/ И там, и здесь».
http://exlibris.ng.ru/five/2010-01-21/1_five.html?mthree=3

Опубликовано: 26 января 2010

Сборник книжных рецензий московского поэта и критика Данилы Давыдова (р. 1977), написанных в последние годы. Они печатались в разных журналах и газетах, а также в сетевых изданиях, некоторые опубликованы в «НГ-EL».

Из предисловия поэта и организатора культурного пространства Дмитрия Кузьмина: «... традиционная (лучше сказать – кондовая) русская критика десятилетиями занимается выжиганием и отравлением культурного поля, а общественность, совершенно отученная от самостоятельного мышления, только повизгивает от восторга, радуясь особенно эффектному красному петуху или особенно едким жидким удобрениям. На этом фоне в работе Данилы Давыдова и двух-трех его коллег я, не шутя, усматриваю нечто героическое».

Сам Давыдов не считает свою книгу «полноценным срезом текущей словесности», но, думается, это не так. Перед нами авторский, но вполне «полноценный срез».
http://exlibris.ng.ru/five/2010-01-21/1_five.html?mthree=3

Опубликовано: 26 января 2010

Как утверждают издатели, это первая полноценная русскоязычная монография, в которой исследование историко-биографического характера дополняется критическим анализом концептуальных моментов философии Мишеля Фуко (1926–1984). Рассмотрены пересечения и параллели фукианской мысли с основными концептуальными течениями в постструктурализме.

Об оригинальности подхода автора, профессора кафедры философии факультета философии, социологии и культурологии Курского государственного университета Александра Дьякова, можно судить по заключительному выводу: «Если постмодерн исчезнет так же, как он некогда появился, если событие, возможность которого мы уже можем предчувствовать, не зная пока ни его облика, ни того, что оно в себе таит, разрушит его так же, как сам он во второй половине XX века разрушил почву модернистского проекта, тогда – можно поручиться – Фуко исчезнет из нашего сознания, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке».
http://exlibris.ng.ru/five/2010-01-21/1_five.html?mthree=3

Опубликовано: 20 января 2010

Лучший рассказчик Питера

Отца и мать арестовали, сына-дошкольника отправили в Сибирь, в полутюремное воспитательное заведение под названием «детприемник НКВД».

Знакомились с вопросов:
— Ты шпион?
— Нет, я враг народа.

Восьмилетний пацан решает бежать и долгих шесть лет пробирается в родной Ленинград. Едет зайцем на поездах, по дороге встречает добрых дяденек военных и по-собачьи злых ментов, сердобольных казахов и суровых уральских мужиков, видит эшелоны возвращающихся с войны безруких и безногих инвалидов, учится выживать в тайге у лесного человека-«хантыя», обучается своему будущему ремеслу у художника-китайца. С наступлением холодов сдается милиции, зимует в детприемниках, снова бежит. Несколько раз становится подручным воров, попадает в детскую колонию. В финале находит свою мать.

Это не роман, а реальная история детства знаменитого сценографа, главного художника БДТ Эдуарда Степановича Кочергина.

Книгу стоит прочесть по разным причинам: и как уникальный документ (кто еще показал сталинскую эпоху глазами ребенка? – причем не свою семью, а всю страну); и ради напряженного сюжета, состоящего сплошь из саспенсов «поймают» – «не поймают»; и ради огромной галереи быстрых и точных «графических» портретных зарисовок. Однако есть и другая причина, по которой можно рекомендовать эту книгу всем, кто любит литературу: Кочергин – мастер слова. Такого языка в русской словесности, и прежней, и нынешней, кажется, ни у кого не бывало:

После отъезда погонников мы видели, как дэпэшная начальница, ругаясь бабским матом, своими жирными кулаками лупила кромешницу по ее первобытным глазам;

Ближайшими заспинниками надзирателя были три охранника — Пень с Огнем, Чурбан с Глазами и просто Дубан — старший попердяй, сексот и болтун.

Перед нами бывальщина, написанная небывалым языком: смесью детской речи и уголовного жаргона. Художник пишет только двумя красками – но такими, каких до него никто не смешивал. В результате получается щемящее сочетание трогательности и жестокости, Диккенса и Бабеля: рассказ о том, как несчастный ребенок нашел свою маму одновременно оказывается историей о том, как «подворыш вышел в стопроцентные фраера».

Кочергин предельно лаконичен, каждое слово у него на своем месте, каждый персонаж обрисован минимальными средствами, иногда даже одним только прозвищем. «Обзовоны» начальников и воспитателей настолько выразительны, что суть характера становится ясна без всяких комментариев: Жаба, Свиная Тушенка, Крутирыло, Гиена Огненная, Однодур и Многодур, Золоторотный Клык, Шкетогон, Тылыч, Пермохрюй. Мастеру достаточно одной метафоры, чтобы читатель представил внешность героя: «В профиль шарабан Тылыча напоминал двусторонний молоток». А для окончательной, завершающей характеристики человека довольно одного эпизода: жирная пучеглазая Жаба, начальница детприемника, рисует умильно-парадные картины на тему «Сталин и дети», а в качестве натурщиков использует своих подопечных, Сталиным же и обездоленных.

Из странных, небывалых слов и выражений, которыми полна книга Кочергина, можно составить целый словарь объемом с «Каторжную тетрадь» Достоевского: богодуй, жутики, зверопад, капутка, лагаш, людва, мандалай, мухосос, мралка, козлоблеи, ныкаться, отдать дых, помоганка, присосыш, прихудеть, саловон, съедоба, трапезонды, унизиловка, хостяк, чувствилище, шамкала. Среди этих слов есть настоящие произведения минималистского искусства: матросы, например, называются «полосатиками». А еще тут показаны скрытые словообразовательные возможности русского языка. Вот хотя бы ряд существительных на «-ла»: бабила (баба), возила (водитель), гасила (тот, кто гасит свет в палате), топила (истопник), людские торчилы (дяденьки, замеченные в лесу), теребила, дёргала, царапала, рвала, драла (последние пять слов говорит нянечка о ребенке). Попробуйте продолжить – увидите, что любой частотный глагол разговорной речи легко преобразуется в такое существительное. И стилистическая окраска большинства из них окажется «кочергинской» – грубо-детской, трогательно-наивно-забавно-страшной: «И мощная охранная пердила, выдернув меня из строя за шкварник бушлата, потащила в подвал».

Литературный талант Эдуарда Кочергина признан уже давно. Еще в 1990-х он начал публиковать в журналах свои былички-воспоминания, а в 2003 году вышла «Ангелова кукла» – сборник, без которого теперь не полна ни питерская мифология, ни русская литература. Тогда он открыл читателям затерянный мир ленинградского дна – мир нищих, калек, проституток, воров, юродивых. Теперь показал сталинскую Россию в разрезе от Омска до Ленинграда.

Психолог Лев Выготский считал, что в искусстве форма развоплощает содержание и этим вызывает у реципиента очищение эмоций, катарсис. Наверное, это происходит далеко не всегда, но к книге Кочергина слова ученого подходят как нельзя лучше. Страшная реальность нарисована с таким мастерством, что читатель полностью погружается в этот мир: он и плачет, и смеется, и негодует, и трусит, и храбрится, но главная его эмоция – восхищение тем, как рассказано. Думаю, что «Крещенные крестами» – тот редчайший случай, когда голод по «настоящей» литературе насытят и эстеты, и любители сырого мяса «реальности».

Андрей Степанов
http://prochtenie.ru/index.php/docs/3612