Гиперактивная книжка, которая, поскуливая, мчится вперед, надеясь согреться, отвлечься от грустных мыслей и поймать собственный хвостОдин знакомый пес, зверь очень нервный, никогда не сидел на месте. Когда зимой его выпускали на улицу, он бегал по кругу, быстро протаптывая узкую тропинку в сугробах. Тропинка утрамбовывалась, сугробы росли, животное наматывало круги. Вот так и гиперактивная книжка Жана Ролена, поскуливая, мчится вперед, надеясь согреться, отвлечься от грустных мыслей и поймать собственный хвост.
Сначала, первые страниц десять, кажется, что автор страдает тяжелым, неизлечимым случаем логореи, а переводчики над этой болезнью еще и издеваются. Потом привыкаешь. «Описание Басманного тупика, которое читатель найдет ниже, вполне соответствует состоянию, в котором это место находилось, когда инженер Михаил Калашников праздновал в московском Центральном музее Вооруженных сил шестидесятилетие своего изобретения АК-47 (“А” – автомат, “К” – Калашникова, цифра же указывает на год его создания).
Спору нет, этот вид оружия во второй половине ХХ столетия снискал исключительную известность, умертвив и ранив на всех широтах, но преимущественно в экваториальной зоне, больше людей, чем какое-либо другое, а также без счета собак, хоть бродячих, хоть нет, да и множество других животных. По случаю того славного юбилея Михаил Калашников хвалился, что его бронзовый бюст, установленный на Алтае, в его родной деревне Курья, регулярно украшают цветами местные молодожены, при этом, по его собственным словам, воспроизведенным журналистом Мансуром Мировалевым в “Московских новостях”, нашептывают: “Дядя Миша, принеси нам счастье и здоровых детей!” В начале Басманный тупик достаточно широк...».
Это единственное упоминание инженера Калашникова во всей книжке. Извините за длинную цитату. «Мертвый пес» весь построен так: немного топографических подробностей; внезапные Калашниковы с внезапными детьми; убаюкивающие пассажи то про войну, то про любовь; несколько фактов, несколько цифр – следующий круг по утрамбованным сугробам. Иронию Ролен понимает как высокопарность с вкраплениями жаргонизмов, а полет мысли – как чередование «кстати» и «впрочем».
Кстати, книжка о бродячих собаках, или, как предпочитает их называть Жан Ролен, о феральных псах – то есть одичавших, «вольных». Эти звери живут повсюду, от города Туркменбаши до Баальбека и от Комсомольской площади до равнины Куидонг. Где-то их уничтожают, где-то стерилизуют и чипируют, где-то не замечают, где-то едят – идеальная тема для тревел-журналистики, дающая стержень разрозненным зарисовкам из разных стран. Жан Ролен, конечно, помнит, что пишет о собаках, поэтому периодически упоминает то о желтой ливанской суке, то о чилийском пушистом слепце Эль Ручьо, пересказывает два-три исследования о бродячих псах, долго цитирует Флобера и Библию. Но чаще всего он просто болтает о чем попало, поглядывая на проносящиеся мимо желтые сугробы. На самом деле его не очень интересуют собаки, люди, здания, дороги, трупы, облака и другие штуки, которые можно увидеть на пути из одной точки в другую. Его интересуют две вещи: он сам и факт его путешествия – вот, он был в Австралии, видел там собаку динго; был в Бейруте, там стреляли; был на Гаити, там кормили ужином; был в Москве, Басманный тупик в начале широк. В Киеве дядька. Что еще?
В принципе, жанр травелога и не предполагает внятного сюжета, потому что сюжетом становится само путешествие и человек, который его совершает. Марко Поло устарел: «И что же? Вышли из города и пустились в путь; по дороге с ними ничего не случилось». С сегодняшним автором не может «ничего не случиться», в первую очередь потому, что он считает главным событием себя. Все остальное – лишь повод красиво поговорить, так что тревел-книжки часто похожи на взбесившийся телевизор: пульт дистанционного управления закоротило, на экране мелькают бессвязные картинки.
Ролен – известный во Франции журналист, пишет нечто среднее между репортажами, эссе и исследованиями. С детской непосредственностью он тянет в текст все подряд, не заботясь о логике, а если до чего-нибудь не дотянулся, то и ладно. Вспомнится ему «Титаник» – попадет в текст «Титаник», вспомнится Флобер – тоже хорошо, будет главка о проекте немого фильма «Гюстав Флобер охотится на собаку в Каире». Ничего не вспомнится – тоже неплохо, будет вывески читать.
«Мертвый пес» – пример чистой, незамутненной бла-бла-блистики, где удивительные истории (боевик Хезболлы отдает банку тунца бродячей собаке и надеется, что Бог его за это пожалеет) и смешные замечания (новая Москва застроена домами в «стиле Микки-Мауса») почти невозможно откопать в потоке журналистского сознания. Предложения длятся годами, слово «которые» выскакивает из-за каждой запятой и демонически смеется, слово «надобно» дерется с «тем паче». Через сто с лишним страниц этого мельтешения (автор, периодически то ужиная, то садясь в машину, успевает пробежаться по Ливану, рассказать об увлекательном обычае конголезской провинции Касаи: «после того как собаке “свернут шею”, ей в зад засовывают кукурузный початок и принимаются нагревать тушку»; порассуждать о Хезболле и упомянуть о расправе над собаками почему-то в Румынии), – так вот, через сто с лишним страниц вдруг становится очевидно, что в книге действительно описано путешествие, но не в Ливан, Таиланд, Египет или Австралию. Это феральный высокий стиль, размахивая своим пушистым воспоминанием о французском романтизме, заходит в гости к газетному блеклому слогу, забегает на секундочку в клубный жаргон. Стилистическое путешествие интересует автора гораздо больше, чем собаки, больше, чем перемещение тел в пространстве, и больше, чем само пространство. Прекрасный эксперимент для писателя, бесконечный круговой лабиринт для подопытного читателя.
Эти стилистические игры выматывают и автора, так что к финалу его болтовня становится все более бессвязной. Сугробы прекращаются внезапно, в закоротившем пульте садятся батарейки, телевизор замолкает на полуслове. Идеальная книжка для современного читателя, страдающего синдромом дефицита внимания.
Варвара Смурова
http://www.openspace.ru/literature/events/details/19040/?expand=yes#expand
